ИСЛАНДСКАЯ КАРТА - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Беглец задыхался. Преследователи не приближались, но и не отставали, и свернуть было уже некуда. Силы, подточенные недоеданием, кончались, но страх все еще заставлял бежать.

Кончились канавка с рельсами и шпалами. Городовой теперь топотал сзади, совсем близко, шагах в пяти. Отчаявшись в чахлой своей удаче, мальчик теперь надеялся только на чудо.

И чудо случилось, вот что дивно! Послышался конский топот, и, высекая искры подковами, справа возник крупный серый жеребец, запряженный в блеснувшую на солнце коляску. Судьба сжалилась и одарила шансом. Прицепиться сзади и укатить от злого приказчика и страшного городового! Только бы изловчиться, не промахнуться только бы… Вон как гонит…

Однако все случилось не так, как полагал малолетний похититель калача. Когда он взял правее, чтобы, пропустив коляску впритирку с собой, наддать из последних сил и прицепиться сзади, чья-то сильная рука в белой перчатке, высунувшись из коляски, молниеносно схватила его за шиворот, как водяной уж хватает лягушонка, и столь же молниеносно втянула внутрь экипажа. Послышалось на удивление спокойное: «Гони!» – и мальчик сперва забарахтался было, а потом обмяк в сильных руках.

Полицейский свисток засверлил с новой силой. Тогда Лопухин поморщился и, придерживая пойманного одной рукой, а второй добыв из кармана горсть мелочи, бросил медь на мостовую. Весело звеня, монеты запрыгали по торцам. Свисток издал еще одну трель, короткую и какую-то неубедительную, и затих позади.

Схваченный малец сообразил две вещи: во-первых, быстроногому и на диво упрямому булочнику уплачено за калач, а во-вторых, сам он находится в полной власти этого господина с тонкими усиками и посмеивающимися глазами. Попал из огня да в полымя…

Но сердце готово было выскочить вон, и не хватало дыхания. В полной уверенности, что удерет, как только представится такая возможность, мальчик принялся глубоко дышать и глотать слюну. Временами в глазах становилось темно от усталости и голода, но он знал, что это пройдет. Если не отнимут калач – пройдет.

Тем временем между необыкновенным господином и его слугой шел такой разговор:

– Ну что, спорщик, попался? – говорил господин. – Читать тебе сочинение Гомера! Смирись и просвещайся.

– Барин, так нечестно! – с искусственной плаксивостью возражал слуга. – Не было такого уговора, чтобы вы ему помогали!

– Да ну? Спор шел о том, уйдет этот шкет от погони или не уйдет. Сам видишь, он ушел, а как ушел – в данном случае неважно. Калач – его; «Одиссея» – твоя. Будешь читать.

Слуга задохнулся от возмущения и не сразу нашел ответ. А когда нашел, заговорил вкрадчиво:

– И никуда он не ушел. Вы сами-то где служите, барин?

– Глупости! Воришки по части полиции.

– То-то городовой перестал свистеть. Он вас узнал! А о воришках у нас уговора вовсе не было. Мы о чем спорили? Уйдет – не уйдет. Вы сами сказали. Вот он от вас и не ушел. Так что не ваша правда, барин, и не моя.

Помедлив, Лопухин кивнул с неохотой.

Тут бы Еропке смолчать! Лопухин, ценящий деньги не более, чем они того заслуживают, зато очень ценящий свое время, пожалуй, вручил бы мальчишке рубль серебром да и отпустил восвояси, дав на прощание совет не опускаться до воровства.

И вся мировая история пошла бы иным путем. Уж история государства Российского – совершенно точно.

Но Еропку словно черт потянул за язык. Слуга решил внести полную ясность:

– Так что и я Гомера не читаю, и вы ничем не обязаны, – заключил он, имея вид победителя.

И сразу понял, что все испортил. Но о том, сколь великие последствия возымеет вскоре его опрометчивое заявление, Еропка, разумеется, не имел никакого понятия.

– В точности наоборот, – улыбнулся Лопухин. – Тебе придется читать «Одиссею». А мне придется принять участие в судьбе… как тебя зовут?

В один момент под взглядом внимательных, будто бы пронзающих насквозь глаз мальчик почувствовал: обладатель таких глаз имеет право задавать вопросы, и лучше ему не врать, а отвечать быстро и по существу.

– Нил…

– В судьбе Нила… Фамилия?

– Головатых я…

– В судьбе господина Нила Головатых, – закончил Лопухин. – Хорошая фамилия. Да ты ешь калач, не стесняйся.

Нил азартно вонзил в хлеб зубы. Сейчас ему казалось, что ничего вкуснее он в жизни не едал. А чудной господин обратился к слуге:

– Вымоешь, накормишь, купишь ему приличную одежду. И очень… повторяю, очень постараешься его не потерять. Вечером вернусь, тогда и решу, куда его пристроить.

Слуга кивнул.

– «Одиссею» найдешь в библиотеке. На прочтение, как обычно, неделя.

Даже Нилу, с урчанием уплетающему калач за обе щеки, стало жалко бородатого Еропку – так горестно он вздохнул. Но на барина вздохи слуги не действовали.

Коляска повернула направо и – не слишком скоро – налево. Нил доел калач и принялся соображать, не пора ли дать тягу. Но странный барин держал его по-прежнему цепко и притом как будто сам того не замечая.

На самой обычной московской улице (Нил разглядел название – Гончарная) коляска остановилась возле аккуратного двухэтажного особнячка. Здесь путешествие кончилось, и Нил, сданный на попечение бородатого слуги, был введен в парадную дверь. Сам же барин, больше ни на кого и ни на что не обращая внимания, негромко сказал что-то кучеру и укатил в сторону Яузских ворот.

Введя Нила в маленький вестибюль, Еропка запер дверь на ключ и только тогда горестно вздохнул:

– И откуда ты взялся на мою голову, а?

Вопрос был из тех, что не требуют ответа, но молчание затянулось, и Нил подал голос:

– С Енисея мы. Село Горелово.